– Реклама –

Вдовы

Правдивые истории о Великой Отечественной

9 Мая у них будет стоять на столе стакан с солдатскими ста граммами, накрытый куском хлеба

По страницам «Бизнес-Арса» прошлых лет

И снова — май, и снова — Победа. И снова я сама беру на себя ношу почти непосильную. Я иду в гости к вдовам. К тем самым, что не будут участвовать в торжествах по причине своей старости (да они и в молодости редко выходили в этот день на улицы, больше прятались в доме, глотая слезы).

К тем, кто не вышел замуж, так и не нарушив слово, данное солдату, или просто не приняв новой любви. У кого 9 Мая будет стоять на столе стакан с солдатскими ста граммами, накрытый куском хлеба.

Горькая ягода

Рассказчики они интересные, самобытные. Только разговорить их порой трудно («носи платье, не складывай, терпи горе — не сказывай»), а уж разговоришь — наверняка уйдешь с болью в сердце.

Не иначе, как сладкой ягодой, кажется Марии Яковлевне Грачевой ее недолгая жизнь с мужем. Красавец был ее Николай. Служил в Новосысоевке срочную. Год ходил в гости, молчал. А потом расписались. Ладно жили…

А ведь до этого такой горькой была жизнь! Родители были крестьянами, землю пахали. Голод, известно, — двадцатые годы. Трое деток из пяти у них умерли. Мария выжила. В первом классе проучилась только полгода — потом в школу ходить было совсем не в чем.Но перевели во второй… Опять та же история. В двенадцать отдали в домработницы к директору леспромхоза, потом к военному начальству…

К началу войны было у них уже двое сыновей. А дочь, Лида, родилась, когда отца уже призвали в армию. Сначала он служил неподалеку, через месяц приехал даже домой — сено накосить отпустили. Накосил — и ушел, сорок километров от станции до части пешком протопал. Только лег — и тревога. Опять пешком до станции. Ноги уже в кровавых мозолях… Было это — как сейчас Мария Яковлевна помнит — 21 апреля 1942 года.

«Везут не знаю куда», — писал Николай. Да понятно, куда везли. Воевать… Только когда Горький проехали, он все понял. Стоял недолго там эшелон. А в Горьком — мать, отец, брат, сестра — руку, казалось, протяни. Хоть бы «здравствуй» сказать и «прощай»… Не дошел его эшелон до фронта.

Эшелон Николая Грачева до фронта не дошёл

В 43-м у Марии умерла мать, а в 45-м — отец. Одна она осталась. На спине, говорит, кожа послазила от сумок и ремней. Дома огород — 15 соток, за железнодорожной линией — еще семь, да еще и у военной части выпросила участок. Таскала картошку и овощи на себе.

А тут в тайге виноград поспел. Мешок с банками за спину — и вперед. Чувствует Маша, что спина постоянно мокрая и болит. Попросила подругу поглядеть. Оказалось, виноград, который через плечо в банки кидали, за одежду попадал, и сок разъедал кожу… «Так у тебя скоро кости вылезут наружу», — сказала подруга. Кончился виноград — в тайгу отправились за шишками. «Нехорошо ведь, если дети в чужие руки смотрят»…

После войны тоже было не легче. Никто, считай, не помогал. А она все еще была молода: всего-то 26 лет. Подполковник один сватался. Пока не увидел, сколько дома у нее малых деток. Увидел — ветром сдуло. Потом был еще один, который хотел с нею жизнь наладить. Да попивал, и дети ему мешали… Нет, сказала ему и себе Мария, я на тебя детей не сменяю…

Работала она в прачечной. Гимнастерка, солдатская юбка, резиновый фартук, натиравший шею. И постоянно мокрые ноги, хоть и в сапогах кирзовых… Не жаловалась Мария Яковлевна на детей и внуков. А я чувствую — не все всегда тут ладно. И детей, и, тем более, внуков она любит. Особенно Виталия. Им и перепадает от бабушкиной пенсии, слава богу, в нынешнем году неплохой. Когда они приходят (в квартире, конечно, прописана она не одна), Мария Яковлевна уходит в спальню. «Я сижу себе, под ногами не путаюсь…»

Счастье женское, недовышитое…

Удивила меня Антонина Ивановна Добринских. Вот уж удивила… Девяносто лет, считай, а ум — ясный, суждения здравые. Маленькая, годы ссутулили, морщины, как шрамы, а одета (гостей и не ждала) в красивый халатик, косметика на лице. Опрятная, волосы нежной косынкой схвачены.

Такую моложавую солдатскую вдову я еще не видела… А она говорит: беда и вымучит, беда и выучит. А выучила ее жизнь быть сильной. Да разве ее одну? У Марии Максимовны Васечко, например, было семеро деток, когда мужа забрали на фронт. Все семеро стояли у печки, когда отец уходил, и все в один голос ревели. А она — нет. Муж, выходя из дома, посмотрел на жену и сказал: «Вот я вернусь с фронта, а ты вдруг пропала…» И сам не вернулся. Пропал без вести. Выходила она одна всех семерых…

А моей нынешней собеседнице было легче. Всего-то двух маленьких деток оставил ей муж, уходя на войну. Отец Тони был сапожником. Так что обувка у пятерых деток была добротной, а у Тони, младшенькой, туфли хромовые, а зимой сапожки теплые.

В 20-е годы, когда начался голод, отец поехал в Полтаву. Наменял там на обувь хлеба, телеграмму послал, что едет. Да не приехал — убили его из-за хлеба. Без отца тяжко было, но Тоня образование получила, выучилась на бухгалтера.

Недолгие годы жизни с мужем всегда были для Антонины самыми счастливыми в ее жизни.

Ростом она и раньше была небольшого, да и красавицей никогда не слыла. Когда в комсомол вступила, пошла становиться на учет, а там секретарь райкома — молодой и красивый.

«Как взял на учет, так и не снял»… Время тогда было почти военное, свадьбы комсомольцам нельзя было играть, носить всякие там броши и цепочки — тоже. У вдов не оставалось даже колечка недолгого женского счастья. А потом они погорели — жили в доме у человека, который раскулачивал крестьян. Вот его и подожгли, вместе с комсомольским секретарем.

Недолгие годы жизни с мужем всегда были для нее самыми счастливыми в ее жизни. Но вскоре послали его в Польшу, где уже шла война. Вернулся домой ненадолго — и уехал в Москву, где готовили секретарей обкомов для прибалтийских республик.

солдатские письма
Солдатские письма.

А в июне 41-го получила телеграмму: мобилизован на фронт, вещи высылаю почтой… Когда принесли телеграмму, она скатерть вышивала. Так та и упала на пол. Недовышитой осталась. Она не получила от мужа ни одного письма. Он погиб под Лениградом. Ездил туда старший сын со своей женой — не нашел отцовой могилы…

Раз не видели они родные могилы, значит, в душе чувство, что Он где-то есть

Слушаю Антонину Ивановну (память у нее хорошая, речь поставлена) и думаю о том, как схожи те вдовы, кого я узнала. Почти у всех мужья погибли в 42-43-м. и у кого нет места, куда бы можно было приехать поплакать. А раз не видели ни родные могилы, значит, в душе чувство, что Он где-то есть…

«Я оставил тебе своё сердце»…

…У Александры Филипповны, о которой я хочу рассказать, судьба особая. Ни в одной другой семье я не встретила такого бережного отношения детей к своей совсем старенькой маме и так бережно хранимой памяти о солдате. Второй раз я заходила в этот дом 3 мая. А на следующий день вдове должно было исполниться 98 лет. Такая большая жизнь…

… Росли в крестьянской семье, в Кировской области, четверо детей. Девочка была одна, Сашенька. Отец воевал в империалистическую, пришел израненный и вскоре умер (трое братьев потом уйдут на фронт в Великую Отечественную, двое сложат свои головы на полях сражений, а третий вернется инвалидом и тоже вскоре умрет).

Времена были суровые и голодные. Замуж Сашу выдадут насильно, за выкуп. Посадят в сани и увезут. Вот только приглянутся молодые друг другу. Наживут они семерых детей, да мальчишки их умрут еще маленькими. А девчонки — пятеро! — будут жить долго.

Василия Алексеевича, не смотря на то, что имел кучу ребятишек, возьмут на фронт в феврале 42-го. Погибнет он в 43-м, осенью. Старшей, Томе, было тогда 16, а младшей, Верочке, всего-то два годика. Мог отец получить бронь. Не захотел хлопотать.

«Положи, господь, камешком, подними перышком»… Есть такая присказка народная. В деревне дети то и дело умирали от голода, а Александра Федоровна изо всех сил берегла детей. Вскакивала утром чуть свет, в телегу вместо лошади впрягалась. Когда дрова возили из лесу и сено с полей…

…Опять сидим с Тамарой Васильевной, рассуждаем о сегодняшней жизни. Приходит Анна Васильевна, поцеловать мать и доложить, что на дачу поехала… А я думаю, отчего все дети выросли у Александры Филипповны вот такими — достойными, почитающими и мать, и рано ушедшего отца. И понимаю: их воспитала Мама. Она научила их добру и любви. Своим примером. Верностью отцу.

Такую ценность я редко держала в своих руках. Доверили… Василий Алексеевич исправно писал жене с фронта. Вот они, строчки из солдатских писем. Они уже не пахнут порохом. Да они, в общем-то, и не о войне. Они такие домашние. Как будто только вышел человек за ворота. И скоро вернется. Они о жизни и о любви.

Строчки из солдатских писем уже не пахнут порохом

«Здравствуйте, моя дорогая Шура… Привет моим дорогим деткам… Все ничего, только табаку не давали, из-за того плохо… Хорошо, что валенки просушил… Живите, Шура, не скучайте много — и ворочуся. Пишите больше новостей, мне все интересно, как у нас живут по деревне. Остаюсь жив и здоров, того и вам желаю… 24 декабря, 42 года.»

«Здравствуйте, моя дорогая Шура, и еще моим дорогим деткам по привету, и желаю вам хорошей жизни. Посылку вашу получил… Банку масла, меду… жареную рыбину, табак и носки, сухари и печенье… Здесь у нас времени не было писать, и даже почитать письма было некогда, а сегодня изобрал свободную минуту… Ничего, Шура, все это перемелется, прогоним гитлеровщину, приду домой — и все исправится… 23 января 43 года.»

«…Я, Шура, получил три ваших письма, а ответа не давал, даже писать было некогда, сейчас у нас работа очень спешная, кончаем часов в 11 вечера и начинаем, когда солнышко еще не взошло. Обо мне не беспокойтесь. Вот прогоним проклятого Гитлера, тогда все по-старому уладим… 1 июля 43 г.»

«Я вам писал часто, а теперь редко придется писать, так что не волнуйтесь. Кавалерия знаете как действует… 16 августа 43 г.»

Милый, единственный…

В этой квартирке в переднем углу портрет молодого солдата. «Я тебя дождусь», — сказала она, провожая его на фронт. Потому и замуж Мария Николаевна Короткова не вышла, что слово любимому дала. Уже 60 лет как на портрет, как на икону, молится.

Самой-то Марии Николаевне нынче 89. Обычное деревенское детство. Обычная вдовья участь. Обычные для старых людей проблемы со здоровьем. Еще перед войной они с мужем и тремя маленькими детьми уехали из Приморья в Казахстан. Только стали обживаться — война. Ни ясель для детей, ни работы, ни хлеба. А потом начали прибывать эвакуированные. И было их видимо-невидимо. Хорошо, что муж был мастеровой человек, не пил и не курил.

«Я тебя дождусь», — сказала она, провожая мужа на фронт

Сергея взяли в армию В 41-м. Сначала он обучал молодых солдат в Семипалатинске, откуда писал часто. Потом ушел на передовую, а в 43-м погиб. Хранит Мария Николаевна открытку от сослуживца Сергея, Прокопия Прокопьевича Алексеева. Написано там, что погиб ее Сережа «храбрым в бою против фашизма.» И штамп сохранился. Полевая почта 71619 Я. И дата — 13 октября 1943 года. Вскоре пришла и похоронка.

Дети болели. А эвакуированных еще добавилось, погибшие от голода прямо на улицах лежали, тела раздуты… Выдали Марии пропуск — и она вернулась в Приморье, к родным.

Ютились в комнатенке вместе с племянницей, у которой своих было пятеро детей. На работу ее долго не брали. А что поделаешь? Не завьешь, говорит, горе веревочкой… Подрабатывала на железнодорожной станции, а потом ее взяли станционной рабочей и даже дали жилье и огородик. А в доме-то — три ученика!

Ничего, вырастила. Сын у нее здесь, в Арсеньеве. Очень, говорит, заботливый, часто заглядывает… Так ведь он — мужчина, всего ему не доложишь, а дочь живет во Владивостоке. Задыхается Мария Николаевна, астма у нее. И как бы хорошо, подумалось мне, если бы дочь жила рядом…

Людмила МИХАЙЛОВА. «Бизнес-Арс», № 19, 2002 г.

Судьба человека