У нее необыкновенное лицо. Живые глаза, улыбка. Прекрасное лицо русской женщины. И руки — маленькие, изящные. Мария Павловна Пономаренко — гвардии старший лейтенант 86-й Николаевской гвардейской стрелковой дивизии. В отставке, конечно же, хотя звание «старшего» она получила недавно: Путин дал, говорит.
А в ней и чувствуется офицерство: своеобразное сочетание утонченной мягкости и решительности. Сейчас у Марии Павловны «окно» — она ждет из школы правнуков, и у меня есть пара часов, чтобы поговорить с ней о войне, по тяжелым дорогам которой довелось пройти этой хрупкой женщине.
— Вот так и шла — за повозкой.
— Почему за повозкой? Вы же связист?
— Связист. Почтовой связи. Техник-интендант II ранга. А как погоны в армии ввели, так стала лейтенантом. Погрузишь на повозку огромные мешки с письмами, посылками — и на передовую. Там обмен почты происходил. Не припомню такого дня, чтобы обмена не было. И туда много писали — и оттуда.
И, заметьте, ни одно письмо не должно пропасть, каждое должно найти своего адресата. Ведь для солдата письмо из дома — это жизнь. Помню, одному офицеру-артиллеристу жена писала каждый день. И если вдруг почему-то весточки от нее не было, он так сильно начинал переживать, что мне хотелось самой сбегать к ней домой и попросить ее написать два слова. А еще посылка запомнилась: шапка и вишни сушеные, кому-то мама прислала…
Ведь для солдата письмо из дома — это жизнь
Профессию военного почтальона Мария Павловна (тогда просто Маша) получила на курсах в Хабаровске, куда ее вместе с несколькими десятками приморских девчонок направил Яковлевский военкомат. Тех, что покрупнее, в зенитчицы взяли, вспоминает Мария Павловна, а таких «мелких», как она, — в связисты и радисты.
В первый же день, как военный почтальон Мария попала на передовую (а было это в начале августа 1942-го), приснился ей сон, будто сшила она себе черную сатиновую юбку. Немец в тот день бомбил так, что солнца видно не было. День был черен, как приснившаяся ей во сне юбка.
А потом до глубокой осени Маша не знала крыши над головой. Только бесконечная степь. Она, участница Сталинградской битвы, не разрушенный город вспоминает, а эту голую степь, где одна полынь, в которой от немецких самолетов не спрятаться.
«Их истребители за каждым нашим солдатом гонялись. Мы как-то за день всего 4 километра по степи прошли. К вечеру найдешь скирду какую заночевать — праздник, конюшню полуразрушенную — праздник вдвойне».
Собственно, крыши над головой так до конца войны и не было. Даже в гостеприимной Югославии, где русских звали остановиться чуть ли не в каждом доме, командиры дивизии предпочли расквартироваться в полевых условиях.
Я пытаюсь представить себе маленькую девушку, которая не ропща выполняла тяжелую солдатскую работу. Не женскую, надо сказать, работу. «Почему? — удивляется Мария Павловна. — В армии много девушек было — и в медсанбатах, и в полевых госпиталях, и связистками, у нас вот пулеметной ротой девушка командовала… Все честно работали, честно служили. Мне повезло, — говорит, — что я могла долго идти, не уставая. А девчонка одна у нас аж плакала — ноги у нее болели очень».
В армии было много девушек, все честно служили
«Ножки мои, ножки…» — это уже о сегодняшнем дне. Годы дают знать о себе, вот и два инфаркта Мария Павловна уже пережила. И ножки, которые в самом прямом смысле прошагали пол-Европы — от Сталинграда и Ростова до Молдавии, Румынии, Болгарии, Югославии и Венгрии, — побаливать стали, на погоду ноют…
А тогда, 60 лет назад, во время проливных дождей она мечтала высушить их и обогреть. Самый страшный дождь случился в январе 1945-го, в Румынии. Мария Павловна даже помнит число — 21-е. Он лил весь день, а к ночи ударил крепчайший мороз. «Сколько солдат тогда обморозилось!..» «Солдаты» она произносит очень ласково. Вспоминает своего комдива, который офицера за малейшую провинность мог наказать, а солдат не трогал.
«Я, бывает, разнесу почту, устану и начинаю себя жалеть, мол, как мне тяжело. А взгляну, на тех, кто в окопах сидит, и понимаю, что им еще тяжелее. У нас как было — повара приготовят „расход“: сто граммов, ужин… А случались дни, когда есть этот ужин некому (Мария Павловна на мгновение замолкает). И ведь никто не тронет…»
О первых помощниках пехотинцев — лошадях — Мария Павловна тоже говорит по-доброму и сочувственно. «Я бы им награды, как людям, давала. Если привал, первая задача для всех — накормить лошадей».
«Не людей?» — переспрашиваю я. «Не будь их, как воевать станем? Ни орудия перевезти, ни снаряды к ним, ни продовольствие, ни почту доставить. Мы, когда почту возили, старались на повозки не садиться, лошадям и без нас нелегко.
Я как спала? Уцеплюсь за повозку и сплю на ходу. Думала, война кончится — прежде всего высплюсь от души. Когда до Карпат дошли — там горные дороги узкие, крутые, — так мы вслед за повозками камни тяжелые несли: если вдруг лошадь встанет, надо успеть под колеса повозки камни подложить, чтобы лошадка ничего себе не повредила».
— Мария Павловна, вам было страшно?
— Автоматчиков немецких боялась. Страшно было в плен попасть. Помню, подругу успокаиваю, мол, все будет хорошо, они до нас не дойдут, а сама плачу... Обошлось. Вот это было самое ужасное. А на бомбежку у меня поначалу реакция странная была — немец бомбами сыплет, а мне спать хочется. Почему так? Не знаю, ко всему привыкаешь… На войне ведь как: дожил до вечера — вот тебе и счастье.
— Но оружие же вам полагалось, как офицеру?
— Полагалось — карабин с одним патроном. Мне потом разведчики пистолет подарили. С ним с войны и вернулась. Сдала его, не стала у себя хранить.— А самая дорогая награда какая?
— Все дороги. Ну, может быть, медаль за оборону Сталинграда…
На женском пиджаке — отражение боевого пути Марии Павловны Пономаренко. Медали, два ордена — Красной Звезды и Отечественной войны II степени… Юбилейные медали она уже не надевает: «Мне и эти-то тяжело носить»…
…Летом — гимнастерка и юбка, зимой — телогрейка и ватные штаны. Но форма не могла скрыть ни живых глаз, ни нежного девичьего очарования. Судьба Марии Павловны — подтверждение тому, что на войне есть место любви. «Только встречи очень редкие — раз в два-три месяца. Я ведь там с мужем будущим познакомилась: он на продовольственном складе служил, я — на полевой почте…»
На войне ведь как: дожил до вечера — вот тебе и счастье
И все. Больше ни слова о личном. А я и не настаиваю, раз собеседница не хочет. Зато знаю, что у нее — одна дочь, внучка и двое правнуков-старшеклассников. Годы работы в Варфоломеевке на рембазе и с 1964 года — в 40-м цехе «Аскольда».
Во Владивостоке живет однополчанка и близкая подруга Женя. «Болеет Женя, врачи грозятся ей ногу отнять. И дочь ее тоже больная. И никому она не нужна… Уйдем мы, ветераны, и правду о той войне с собой унесем».
Но мне почему-то кажется, что за двух арсеньевских парней переживать не стоит. Уроки живой истории они получают каждый день — от своей прабабушки.
Ольга Борохова. Фото Игоря Петрова. «Бизнес-Арс», № 9, 2005 год.
